Львовне — инфаркт, побежали за носилками. Вызвали детскую реанимацию. Пока Танечка, помещенная в трубу больничного коридора, переживала начало того невероятного пути, в конце которого на свет появляется маленький человек, Инга Львовна уже лежала в отделении реанимации городской клинической больницы, выстроенной еще до революции на средства купца 1 гильдии Мамаева. Положение было серьезное, но не смертельное, как сказал зав. отделением, дежуривший в ту ночь, подменяя заболевшего кардиолога. Павел тупо кивал, пытался пожать врачу руку, но тот посоветовал ему немедля ехать в детскую, расположенную на другом конце города. С Моной Ли был Лёва. Сделали промывание желудка, подключили к аппарату искусственного дыхания, ввели все то, что полагается в таких случаях — ничего не изменило картины. Она по-прежнему лежала, как спящая красавица — с пульсом, означавшим только одно — она жива.
— Преагональное, — сказал Лева. Держись, Паш. Если сейчас не вытащим — всё.
Глава 13
Пал Палыч уснул в ординаторской на чьем-то халате. Собирались врачи, звонил телефон, бегали медсестры, в кабинете зав. отделением собиралась пятиминутка — Павел спал. Он проспал 16 часов, буквально упал в пропасть, спасался в своем сне, и не было сновидений, был только легкий хрустальный звон и какое-то серебристое свечение, как будто дрожал воздух. Лёва сел рядом, пощупал пульс, потянул вниз веки;
— Пашка, давай, вставай. Все живы, все здоровы.
— Мона как? — это был первый и главный вопрос.
— Мона-Мона… у тебя внук родился, Коломийцев. Мальчик. Ты понял? Зять летит из Москвы. Хороший мальчик.
— Зять ужасный, — сказал Коломийцев, — хиппи какой-то. Волосатый. Стихи пишет.
— Да при чем тут зять? Мальчик, Паша, это твой внук. Сын Таньки. Немного не доносила, но вес пристойный, рефлексы — все в порядке, без патологий.
— Мама? — Пал Палыч уже возвращался в жизнь, — мама???
— Да не ори ты! — Лёва крикнул в дверь — Наташечка! Кошечка моя! А два кофеечка нам?
— А за что вам, Лев Иосифович, такие привилегии? — Наташечка оказалась брюнеткой с достойной грудью и приличной талией, перехваченной пояском крахмального халатика.
— Ну, так вот … — Лёва помолчал, — Паш, мама нормально, инфаркт есть. хорошо, не обширный, и еще много чего заодно выцепили — мама молоток. Просто героическая наша Инга Львовна… а вот Мона. Мона. Паш, я не знаю, что с ней. Она — как тебе сказать — не жива, и не мертва. То есть она жива. Все процессы идут, но дико замедленны. Если бы, прости, ну — ты понимаешь, было бы совсем худо — она бы уже умерла. И нет клинической, понимаешь? Нет. Я не понимаю. Вот, — Лёва встал, — и я не понимаю. Будем держать здесь. Она спит, но с открытыми глазами. Бред, Паш. Держись.
— Да-да, — сказал Павел, — я могу ее увидеть?
Последующий месяц Пал Палыч держался исключительно на каком-то внутреннем резерве, который открывается внезапно у многих, попавших в подобную ситуацию. Чтобы не сойти с ума и не спится, он четким почерком много пишущего человека написал план-расписание. С 7.00 до 23.00. Тяжелее всего давалась зарядка, легче всего — контрастный душ. Дочь с зятем и новорожденным сыном заняли собою день, ночь и квартиру, и это было — облегчением. Мальчика назвали Кириллом.
— В честь кого? — спросил Пал Палыч.
— А зачем в честь? — ответил волосатый зять, который с собой приволок еще и гитару из Москвы и лежал на диване, позвякивая струнами, — просто Кирилл, и все. Мне нравится.
— Ну, этого вполне достаточно, — ответил Пал Палыч, — главное, чтобы мальчик был здоровый. А чего ему болеть? — меланхолично спросил зять, — у нас медицина хорошая. На этом все разговоры с зятем Вовой закончились. Танечка кормила сама, Пал Палыч заходил на цыпочках и в марлевой повязке — смотрел на крошечное существо, в котором, как он думал, текла кровь Коломийцевых. Весь в прадеда — Пал Палыч пытался вытащить из шкафа пыльный кожаный альбом с двумя пряжками из бронзы, на что Таня отчаянно махала руками — ни-ни-ни-пыль-пыль! — смотри, такой же взгляд, те же брови!
— Хорошо бы, и характером в него! — Пал Палыч ошибался. Впрочем, лицо Войтенко он помнил плохо.
К 10 утра Пал Палыч был у Инги Львовны, ее уже перевели в отдельную палату, все-таки, судья, даже и бывший, имел какие-то привилегии — много кому он помог совершенно бескорыстно. Инга Львовна тяготилась больницей, скучала, хотела страстно видеть правнука, и беспокоилась, поливает ли кто-нибудь ее драгоценный лимон, выращенный из косточки. Про Мону говорить избегали. От мамы Пал Палыч ехал на работу, с работы — к Моне. Девочка лежала в состоянии «каталептического ступора», иного объяснения Лева найти не мог. На дурацкие вопросы — какой прогноз? — Лёва не отвечал.
— Не знаю, Паш. Понятно одно — такая реакция на смерть матери. Видимо, она внутри противилась этому известию, и именно блины, какая-то очень реальная вещь, какая-то зацепка — и стала спусковым крючком. Я ведь решил, что она наглоталась чего-то, ну — как истерические девицы, но в 7 лет, откуда…
— Она станет прежней? — спрашивал Пал Палыч, сидя в ногах Моны Ли, — как ты думаешь?
— Паш, не изводи меня.
— Давай, я заберу её домой, а?
— Паш, — Лёва скрыл, что наблюдая девочку, накропал статейку «Кататонический синдром у детей школьного возраста» в реферативный журнал «Медицина» и теперь ждал приглашения на конференцию, — не советую, вот, как хочешь, но — не советую, и всё.
— Все-таки, я заберу её. Как мама сможет обходиться без медицинской помощи, возьму Мону. Сам буду ухаживать, — решил Пал Палыч.
Ингу Львовну привезли на такси, Пал Палыч, поддерживая ее под ручку, буквально поднял на второй этаж. За шоколадной дверью, оббитой дерматином, было шумно, пахло вкусно и, перекрывая бренчанье гитары и свист чайника, орал младенец. Инга Львовна сразу похорошела, помолодела, сказала:
— Нет, нет, сначала я приму ванну! — И там, поддерживаемая Танечкой, смыла с себя больничный запах и грязь, переоделась в шелковую пижаму, которую она называла — мои японские дракончики — и, посвежевшая, в облачке одеколона и пудры, вплыла в комнату, где в глубоком ящике комода надрывался розовый младенец. — Боже мой! — всплеснула руками Инга Львовна, — это же вылитый Пашенькин… папа! В этой фразе никакого вранья не было, и Инга Львовна повторила её дважды.
— Ба, ну почему не Вовкины гены-то? Вовка считает, что его? — Танечка прислушалась к гитаре.
— Ну, — прохладно заметила бабушка, — ВЛАДИМИРУ никто не мешает иметь СВОЁ мнение. А мы останемся при своём, правда, Николка?
— Мама, Пал Палыч взял Ингу Львовну под локоток, — это — Кирилл.
— Кирюша? — нет, я не хочу никакого Кирюшу! — В двери материализовался Вова.
— Тань, давай уже пакуйся, мои предки тоже жаждут, не? А меня отпуск кончился. Господа товарищи, — зять
